АЛЬБЕРТ ЭЙНШТЕЙН И МУЗЫКА

Л.М.Свирская

Музыка и исследовательская работа в области физики различны по происхождению, но связаны между собой единством цели - стремлением выразить неизвестное. Их реакции различны, но они дополняют друг друга. Наука раскрывает неизвестное в Природе, а музыка - в человеческой душе, причём именно то, что не может быть раскрыто в иной форме, кроме музыки.

Альберт Эйнштейн

Выдающийся физик-теоретик, один из создателей квантовой механики и общей теории поля, лауреат Нобелевской премии Вернер Гейзенберг в своей философской работе "Часть и целое" заметил: "Науку делают люди. Об этом естественном обстоятельстве легко забывают; ещё одно напоминание о нём может способствовать уменьшению прискорбной пропасти между двумя культурами - гуманитарнохудожественной и научно-технической" [1].

На самом деле пропасть эта кажущаяся, созданная, скорее, нашим сознанием. Наука и искусство - это проявление одной и той же общечеловеческой культуры, между которыми существует глубокая внутренняя связь. Она имеет место, прежде всего, вследствие наличия изначальной гармонии, присущей Природе. Это всегда интуитивно тонко чувствовали и творцы современной физики, для которых её значение выходило далеко за пределы технологии. Как заметил Ф.Капра [2], Путь, или Дао, физики может быть "путём с сердцем" и может вести к духовности и самореализации.

Особое место во взаимопроникновении двух областей знания принадлежит соотношению теоретической физики и музыки - двух могущественных методов познания мира. На первый взгляд, такая параллель покажется странной - ведь, казалось бы, физики-теоретики используют сугубо математический язык для описания Природы, но что есть Природа? Интересный ответ на этот вопрос дает ученик П.И.Чайковского, композитор И.С.Танеев: "Это царство музыки. Взгляни на гармонию миров, на равномерное движение светил. Все подчинено её законам. Без музыки человек - ничто. Людям надо всё бросить и предаться одной музыке".

Физическим теориям, рождающимся "на кончике пера" и описывающим Природу, присуще то же самое изящество, что и великим музыкальным творениям. В строгих и мудрых формулах, пугающих непосвящённых, не содержится ни одной лишней физической величины, подобно тому, как, по словам Эйнштейна, в музыке Моцарта не содержится ни одной лишней ноты. Даже терминология, используемая для характеристики блестящих физических теорий, весьма "музыкальна". Так, про теорию атома водорода, построенную Н.Бором, Эйнштейн сказал: "Это наивысшая музыкальность в области мысли". А.3оммерфельд* заметил: "Квантовая теория представляет собой тот полный таинств инструмент, на котором природа исполняет спектральную музыку" [3].

Еще Лейбниц** утверждал, что музыка - это "имитация универсальной гармонии, вложенной Богом в мир". Он сравнивал музыку с упорядоченностью мироздания: "Ничто так не приятно для чувств, как созвучность в музыке, а для разума - созвучность природы, по отношению к которой первая - лишь малый образец" [4].

Проводя аналогию между двумя видами искусства - музыкального и создания физической теории, мы, безусловно, окажемся в затруднении, пытаясь ответить на вопрос: как возникает физическая теория или музыкальное произведение? На это обратил внимание ещё Макс Планк, заметив, что "эти процессы - Божественные тайны, которые или совсем не поддаются объяснению, или могут быть освещены лишь в известной степени, пытаться проникнуть в их сущность было бы неразумным и самонадеянным" [5].

"Я верю в интуицию и вдохновение", - эти слова в равной степени могут быть отнесены к деятельности и учёного и музыканта. Принадлежат они гениальному физику-теоретику XX века Альберту Эйнштейну [6].

Смысл его жизни составляла Наука. Ей он был предан, в ней он находил убежище, она была причиной его обособленности. Вообще разница между жизнью и смертью для Эйнштейна заключалась в том, может ли он ещё или уже не в состоянии заниматься физикой. Но и музыка была его любовью. Как от образа Планка неотделим рояль, так от образа Эйнштейна неотделима скрипка...

Детство Эйнштейна прошло в музыкальной атмосфере. Его мать обладала большими музыкальными способностями, которые и унаследовал Альберт. В течение многих лет его излюбленным занятием была игра на рояле в четыре руки с матерью или младшей сестрой Майей, а также сочинение вариаций на собственные музыкальные темы.

Игре на скрипке Эйнштейн начал учиться в детстве. Вначале он воспринимал эти уроки как скучную обязанность, но однажды услышал сонаты Моцарта, которые покорили его своей грацией и эмоциональностью.

Эйнштейн писал: "Я брал уроки игры на скрипке с 6 до 14 лет, но мне не везло с учителями, для которых занятия музыкой ограничивались механическими упражнениями. По настоящему я начал заниматься лишь в возрасте около 13 лет, главным образом после того, как "влюбился" в сонаты Моцарта. Пытаясь хоть в какой-то мере передать художественное содержание и неповторимое изящество, я почувствовал необходимость совершенствовать технику - именно так, а не путём систематических упражнений я добился в этом успеха. Вообще я уверен, что любовь - лучший учитель, чем чувство долга, во всяком случае, в отношении меня это справедливо" [8). Школьный его товарищ Ганс Билан вспоминает: "Однажды мы встретились с Эйнштейном в шумном зале школьной столовой, где собирались играть сонаты Моцарта. Когда его скрипка запела, мне показалось, что расступаются стены зала, - я впервые услышал подлинного Моцарта, постиг всю эллинскую красоту и простоту его музыки

- то шаловливой и грациозной, то могучей и возвышенной. "Это божественно, надо повторить!" - воскликнул Эйнштейн. Какая это была пламенная игра! Я не узнавал его; так вот каков этот гениальный насмешник, жестоко высмеявший стольких людей! Он не мог быть иным, то была одна из тех сложных натур, которые умеют скрывать под колючей оболочкой исполненное нежности царство своей интенсивной эмоциональной жизни. Тогда, так же, как и сейчас, он испытывал просто органическую потребность исполнять песни Шумана: "Орешник", "Лотос" - всех названий мне уже не припомнить. Этой музыкой наслаждался и Гейне, его излюбленный поэт. Часто бывало, что едва отзвучит последний аккорд, а Эйнштейн своей остроумной шуткой уже возвращает нас с неба на землю, намеренно нарушая очарование" [9].

* Зоммерфелъд Арнольд Иоганн Вильгельм (1868-1951)- известный немецкий физик-теоретик.

** Лейбниц Готфрид Вильгельм. (1649-1716) - выдающийся немецкий учёный и философ.

Биограф учёного Карл Зелиг так описывает музыкальную сторону его школьной жизни: "На своей скрипке Эйнштейн исполнял "Арию" и "Чакону" Баха, сочинения Генделя и Моцарта и даже предпринимал отважные вылазки в царство виртуозности - пытался играть "Дьявольские трели" Тартини."..."

На открытом концерте в церкви Эйнштейн по предложению регента Редельсбергера исполнял партию первой скрипки в "Арии" Баха, предложенной регентом для нескольких инструментов. Теплый тон скрипки Эйнштейна и безупречная ритмичность его игры привели в восторг исполнителя партии второй скрипки Ганса Вольвенда. По субботам Эйнштейн часто отправлялся с Вольвендом в дом его родителей и исполнял вместе с матерью товарища, обладавшей хорошим голосом, песни Шуберта и Шумана или произведения камерной музыки. В ту пору и позднее Эйнштейн особенно любил итальянских и немецких композиторов доклассического периода, Иоганна Себастьяна Баха и Моцарта; прозрачность, изящество и гармоничность их произведений неизменно наполняли счастьем его душу. Гендель, а также Бетховен, творения которого дышат бурной страстью, были ему менее близки. К числу любимейших произведений Эйнштейна относилась соната Баха для двух скрипок и рояля. Он навсегда остался горячим поклонником Баха и много лет спустя ответил следующим образом на вопрос анкеты, проводившейся одной популярной немецкой газетой: "Что я могу сказать о творчестве Баха? Слушать, играть, любить, почитать и - помалкивать!"" [9].

Став студентом Цюрихского Федерального высшего политехнического училища, Эйнштейн продолжал усердно заниматься музыкой. Учительница Сюзанна Марквальдер, у которой он снимал комнату и столовался, рассказывает: "По вечерам нередко устраивались импровизированные концерты, в которых Эйнштейн блистал своим искусством скрипача. Охотнее всего он играл Моцарта, а я аккомпанировала ему, как умела."..." Эйнштейн играл на скрипке не только в нашем доме, где он однажды на радость жильцам запел сладким итальянским тенором импровизированную серенаду, но и у профессора Штерна, в доме которого был частым и желанным гостем. Там у него однажды завязалась оживленная беседа с другим физиком, который задорно пытался атаковать теоретические высказывания своего собеседника. Эйнштейн, однако, не дал вывести себя из равновесия и по окончании обеда предложил своему коллеге, указывая на скрипку, которую принёс с собой: "Давайте перейдем теперь в музыкальную комнату. Там мы сможем играть то, что Вам так хотелось - произведения Генделя"",

Игра Эйнштейна на скрипке отличалась чистотой и задушевной экспрессией. Он играл смело и широко, а увлекшись, мог уйти на самую грань импровизации. Вместе с тем он стремился к строгой передаче архитектоники музыкального произведения. Выявление личности исполнителя его меньше захватывало, такова была и его собственная манера игры.

С увлечением Эйнштейна музыкой связаны некоторые забавные эпизоды. Об одном из них пишет фрейлен Марквальдер: "Однажды летом - Эйнштейн только собирался достать свою скрипку и закрыть балконную дверь - из соседнего дома вдруг донеслись звуки фортепианной сонаты Моцарта. "Кто эта пианистка? - спросил он. - Вы знаете её?" Я сказала ему, что это, кажется, учительница музыки, которая живет в мансарде. Поспешно сунув под мышку скрипку, он ринулся на улицу без воротничка и галстука. Я закричала: "Нельзя же идти в таком виде!" Но он не услышал или не захотел слышать. Через несколько секунд захлопнулась садовая калитка, и вскоре мы услыхали, как к звукам фортепиано присоединилось пение скрипки. Вернувшись, Эйнштейн воскликнул с восхищением: "Да это же прелестная барышня! Я буду часто играть с ней". Позже познакомились с пианисткой и мы. Это была уже немолодая фрейлен Вегелин; спустя несколько часов, она явилась к нам в черном шелковом платье и робко спросила, кто этот странный молодой человек. Мы успокоили её, сказав, что он безобидный студент. Она нам рассказала, как сильно испугало её появление незнакомого юноши, который ворвался к ней в комнату с криком: "Играйте, играйте дальше!"" [9].

Кромке скрипичной игры, постоянной потребностью Эйнштейна были еще фантазии на рояле: "Такая импровизация столь же необходима для меня, как и работа. И то и другое позволяет достичь независимости от окружающих". Уезжая из дома, он всегда испытывал тоску по клавишам. Уже в 70-летнем возрасте Эйнштейн писал к Макрвальдер из Принстона: "Скрипку я совсем забросил, зато импровизирую, хотя и весьма неумело, на рояле" [9].

Всюду и всегда Эйнштейн находил любителей камерной музыки для совместного музицирования. Так было и в Винтертуре, где Эйнштейн получил свою первую должность после сдачи дипломных экзаменов в Федеральном высшем политехническом училище, став преподавателем математики в техникуме. В свободное время он играл в любительском оркестре. Почитателей классической музыки он нашёл и во Франкфурте-на-Майне. Однажды Эйнштейн читал публичную лекцию в университете этого города. После лекции был устроен ужин в честь исследователя в доме Морица Оппенгейма. И Эйнштейн вместе с несколькими любителями камерной музыки принял участие в импровизированном концерте, а затем терпеливо слушал комплименты окружавших его дам. Оппенгейм и его жена интересовались искусством и наукой. Иоанн Брамс и Клара Шуман принадлежали к числу близких друзей этой семьи, где часто устраивались импровизированные концерты, в которых Эйнштейн принимал самое активное участие.

Будучи экстраординарным профессором теоретической физики Цюриховского университета, Эйнштейн находил время и для участия в любительских концертах, исполняя партию первой скрипки в квартете. В Цюрихе учёный часто бывал в семье профессора математики Адольфа Гурвица, который хорошо играл на рояле, и в его доме часто устраивались камерные концерты. Когда Эйнштейн вернулся со своей семьей в Цюрих, воскресные концерты на квартире Гурвица стали устраиваться регулярно, причём Эйнштейн обычно приходил с женой и детьми.

Звонкий его голос раздавался ещё в дверях: "Идет Эйнштейн со всем выводком!" На склоне лет, осенью 1951 года учёный писал Лизабет Гурвиц, дочери своего бывшего профессора: "Я чувствую себя сравнительно хорошо, хотя старый механизм и износился порядком. Даже от игры на скрипке отказался уже несколько лет назад. Вы, конечно, помните, с каким удовольствием мы под уверенным руководством Вашего отца играли сонаты Баха и Гендаля. С того времени прошло около сорока лет" [9].

Бывая в Лейдене у своего друга Пауля Эренфеста, Эйнштейн также находил время для совместного музицирования. В кабинете Эренфеста стоял рояль, подаренный Эйнштейном. Была там и скрипка. Чаще всего играли Баха, Брамса, Корелли. Именно Эйнштейн привил Эренфесту любовь к Баху.

Отправляясь в любые поездки, Эйнштейн брал с собой скрипку. И, бывало, даже на заседаниях Берлинской Академии наук появлялся со скрипичным футляром, потому что после заседания шёл к одному из своих коллег - Планку или Борну, чтобы совместно музицировать. Как в Берлине, так и в Америке он иногда давал публичные концерты, сборы от которых предназначались для благотворительных целей. В 1934 году на одном из таких концертов Эйнштейн исполнил концерт для скрипки; сбор от этого концерта в 6500 долларов пошёл в пользу учёных, эмигрировавших из Германии. В другой раз в Принстоне он принял участие в благотворительном концерте в пользу детей. Об одном приезде Эйнштейна в НьюЙорк, куда он прибыл на пароходе, газета писала: "Профессор спустился по трапу на сушу, осторожно держа под мышкой футляр со скрипкой. Он производил впечатление скрипача-виртуоза, тем более что его пышные волосы напоминали гриву художника" [10].

В 1921 году пражское научное общество "Урания" пригласило учёного прочесть лекцию, и после встречи, когда восторженные речи закончились и наступила очередь Эйнштейна, он сказал: "Будет, по-видимому, приятнее и понятнее, если вместо речи я сыграю вам на скрипке". И к всеобщему удовольствию сыграл сонату Моцарта.

Музыка Иоганна Себастьяна Баха - "подлинная и глубочайшая музыка чувства"- привлекала Эйнштейна своим величием, сдержанной страстностью выражения и объективностью. По поводу последнего свойства баховской музыки очень точно написал Альберт Швейцер: "Бах должен быть причислен к художникам объективного плана. Они целиком принадлежат своему времени, пользуются художественными формами и мыслями, которые предлагает им эпоха. Их жизнь и переживания не являются единственным источником творчества, поэтому сущность этих произведений не объясняется судьбой их творца.

Искусство объективного художника не безлично, но сверхлично. Как будто у него одно стремление: заново переработать и с неподражаемым совершенством передать всё, что находится перед ним. Не он живет, но дух времени живет в нём. Все художественные искания, стремления, желания, порывы и блуждания прежних, равно как и современных ему поколений, сосредоточились в нём и творят через него.

Этот гений был не единичным, обособленным духом, но универсальным. Века и поколения создали творение, перед величием которого мы в благоговении останавливаемся" [II].

Пожалуй, именно это качество музыки Баха - объективно-надличное и дающее, вместе с тем, высокое звуковое наслаждение, было так близко Эйнштейну. Поэтому он высоко ценил и Альберта Швейцера как человека и автора фундаментального исследования творчества композитора. В 1954 году ученый с восхищением писал: "Я, пожалуй, не встречал никого, в ком так же идеально переплетались бы доброта и стремление к прекрасному, как у Альберта Швейцера. Он любит истинную красоту не только в искусстве, но и в науке, не признавая в то же время внешние красивости. Он избегает всего бездушного и холодного. Это отчетливо чувствуется в его классическом труде об Иоганне Себастьяне Бахе, где он разоблачает недостаточную чистоту исполнения и манерность музыкантов-ремесленников, искажающих смысл произведений его любимого мастера и мешавших непосредственному восприятию музыки Баха.

Он не проповедовал, не убеждал, не стремился стать образцом и утешением для многих. Он действовал лишь по внутреннему побуждению. В сущности, в большинстве людей заложено несокрушимое доброе начало, - иначе они никогда не признали бы его скромного величия" [9].

Разным было отношение Эйнштейна к другим композиторам: "Гендель восхищал Эйнштейна совершенством музыкальной формы, но мыслитель не находил здесь глубокого проникновения в сущность природы. Шуман казался ему оригинальным, изысканным и мелодичным, но Эйнштейн не ощущал в его произведениях величия обобщающей мысли. Шуберт был ему ближе.

Когда Эйнштейн слушал музыку Вагнера, ему казалось, что он видит Вселенную, упорядоченную гением композитора, а не надличную Вселенную, гармонию которой композитор передает с величайшим самозабвением и искренностью. Эйнштейн не находил в произведениях Вагнера отрешённости от "Я" - объективной правды бытия. Этой правды он не находил и у Рихарда Штрауса; Эйнштейну казалось, что Штраус раскрывает в музыке лишь внешние ритмы бытия.

Эйнштейн мог увлечься звуками Дебюсси, как в науке - какой-нибудь математически изящной, но не фундаментальной задачей. Но захватывала его только структура произведения. Эйнштейн отличался крайне "архитектурным" восприятием музыки. Поэтому, может быть, он не понимал Брамса. Эйнштейну казалось, что сложность контрапункта не даёт ощущения простоты, чистоты, искренности, которые он ценил больше всего. И, как в науке, чистота и простота казались ему залогом адекватного отображения бытия.

Очень сложным было отношение Эйнштейна к Бетховену. Он понимал величие его творчества, но сердце учёного не принадлежало драматическим коллизиям его симфоний и его больше привлекала прозрачность бетховенской камерной музыки. Симфонии Бетховена казались ему выражением мятущейся и борющейся личности автора, в них личное содержание заглушало объективную гармонию бытия.

Предметом страстного увлечения, властителем дум Эйнштейна оставался Моцарт" [4].

Эйнштейн считал, что в отличие от музыки Бетховена, которая "создана", музыка Моцарта настолько совершенна, что кажется, будто она существовала всегда во Вселенной и ожидала прихода Мастера, который открыл бы её. Как-то, рассуждая о последствиях, которые могла бы принести ядерная война, Эйнштейн сказал, что тогда люди больше не услышат Моцарта. Искусство композитора Эйнштейн сопоставлял с творчеством высоко ценимого им Бернарда Шоу: "В прозе Шоу нет ни одного лишнего слова, так же как и в музыке Моцарта нет ни одной лишней ноты. То, что один делает в сфере мелодий, другой делает в сфере языка: безупречно, почти с нечеловеческой точностью передаёт своё искусство и свою душу"6, т.4]. Музыка Моцарта - это настоящая бездонная глубина человеческих чувств. Вероятно, Эйнштейн вполне мог бы согласиться с высказыванием Й.Гайдна, который как-то заметил Моцарту: "Вольфганг, Вы столько знаете о человеческих чувствах, что кажется, будто сначала Вы их придумали, а потом уже люди усвоили их и ввели в обиход" [12].

Произведения Моцарта привлекали Эйнштейна своей изысканностью, неповторимой прелестью каждой фразы. Этой же печатью высшей красоты было отмечено всё, что выходило из-под пера Эйнштейна, будь то чисто научные работы или статьи по общим проблемам науки. Хотя главной сферой его творчества была наука, но в душе Эйнштейна жил художник. Не случайно Макс Борн про такое величайшее открытие человеческой мысли, как общая теория относительности Эйнштейна, сказал: "Я восхищаюсь им как творением искусства" [9].

Многие работы Эйнштейна, собранные в 4-м томе его научных трудов, имеют, если можно так выразиться, моцартовский характер. При чтении эйнштейновских статей о современниках, мыслителях прошлого или автобиографических заметок можно ощутить, как моцартовскому "Реквиему" созвучна грусть о неповторимости человеческой жизни, примирённая, но скорбная нота в некрологах и воспоминаниях Эйнштейна 40-50-х годов [4]. При этом, как в произведениях Моцарта, где каждая фраза, каждый аккорд не растворён в целом, а говорит о ценности мгновения, так и в биографических статьях Эйнштейна ощущается неповторимость и значимость каждого творца науки.

Эмоциональная жизнь Эйнштейна была созвучна и моцартовскому юмору. Он часто со смехом воспринимал действительность, чтобы защитить себя от слишком ранящих впечатлений. Острое слово играло для Эйнштейна такую же роль, как и исполнение сонат Моцарта, - композитор часто преображал в живые и весёлые звуки трагические впечатления мира.

Шутки Эйнштейна, например "Бог - газообразное позвоночное", казались некоторым циничными, такой называли иногда и музыку Моцарта. Эта "несерьёзная" манера часто производила шокирующий эффект. Но "не ирония, не преображение трагических впечатлений в спокойную усмешку были основным ощущением Эйнштейна, когда он слушал или играл Моцарта. Основным было ощущение мелодичности - рациональной, светлой, однозначной и вместе с тем неожиданной связи отдельных звуков и музыкальных фраз. Ведь такое же ощущение появляется и при чтении Эйнштейна: однозначные и вместе с тем всегда неожиданные выводы создают удивительную мелодию научной мысли, а вкрапленные в изложение зёрна иронии напоминают весёлые пассажи Моцарта. ".. ." Мы ощущаем внутреннюю связь юмора Моцарта и юмора Эйнштейна с извечной иронией Мефистофеля, с извечным духом Фауста, с "драмой идей", о которой говорил Эйнштейн, и с не отделимой от неё эмоциональной драмой. Смех приобретает космические раскаты, и веймарский музыкант, и принстонский профессор становятся в ряд с обобщающими образами Гёте и Байрона" [4].

"Весёлость Моцарта была насильственным самоотвлечением от его душевных бурь, от его душевного беспокойства и брожения его мыслей, за которыми всегда стоял образ подстерегающей смерти" [13]. И это не было простым страхом смерти. Речь идет об ощущении всёуносящего времени и констатации бренности мира и собственного существования. Таким образом, юмор Моцарта неотделим от "утонченнейшей мировой скорби" [13]. Эта же проблема скорби и юмора в полной мере касается и Эйнштейна. "Игровые пассажи Моцарта могли занимать такое большое место в интеллектуальной и эмоциональной жизни молодого Эйнштейна потому, что они скрывали глубочайшие трагические, поистине фаустцанские коллизии. И у самого Эйнштейна блёстки юмора скрывали, а точнее - выражали неотделимую от них, усиленную работу мысли, прикованной к самым фундаментальным проблемам бытия.

В позднейший период эта работа мысли стала ещё более напряжённой. Теория относительности in vitro была построена. В ней воплотился ясный и радостных дух античной мысли и классического рационализма. Но перед Эйнштейном неотступно стояла проблема микрокосма, проблема мира, в котором, казалось, исчезает этот ясный и радостный дух. Ему угрожала квантовая механика. Эйнштейн искал синтеза новых концепций микромира и классического идеала. Поиски были мучительными. Они включали и демоническую иронию Мефистофеля - сомнение в фундаментальных устоях мысли, и радостно-героическое стремление Фауста к новым устоям, и юмор, который очеловечивал эти вершины обобщающей мысли" [4].

Можно провести параллель Эйнштейн - Моцарт, сопоставляя диссонансы Моцарта с парадоксами Эйнштейна. "Для культуры XVII века диссонансы были фальшивыми нотами. Начавшаяся с Моцарта новая музыкальная культура говорила о диссонансах и широко применяла их. Нынешняя новейшая музыкальная культура уже не знает диссонансов, они для неё есть "новая гармония". Моцарт есть тот, кто открыл период диссонансов, перешёл в этом отношении через водораздел" [13]. Аналогично в классической физике парадоксы были отдельными диссонансами, своего рода фальшивыми нотами. В конце XIX века результаты опыта

А.Майкельсона* или опыты, катастрофически противоречившие классической теории излучения абсолютно чёрного тела, стали своеобразными диссонансами. А в XX столетии с точки зрения теории относительности и квантовой физики это уже не диссонансы, а естественные следствия "новой гармонии".

Г.В.Чичерин писал: "Ни один художник всех времён не даёт такого слияния космоса и жизни. С одной стороны - миры, звёзды, судьбы, планеты, космос, с другой - заботы дня. Моцарт есть мост между космосом и реальной жизнью, между Сириусом и мелочью дня" [13]. Возможно, этот космизм музыки Моцарта был так созвучен Эйнштейну.

В сентябре 1952 года в Принстон приехал молодой австралийский пианист Манфред Клайн. Он бывал у учёного, играл ему и беседовал с ним на различные темы, чаще всего музыкальные. "По дороге домой, - вспоминает Клайн, - я думал о связи между концепциями Эйнштейна и музыкой Моцарта. Последняя не только прекрасна, не только грациозна. Она обладает какой-то независимостью от времени, места и среды. Эта музыка для Эйнштейна" [4].

На самом деле никогда нельзя со всей определённостью сказать, почему та или иная музыка оказывается столь созвучна человеческому сердцу. В подобном анализе всегда присутствует большая доля субъективного восприятия музыкальных творений, особенно когда речь идет о таком явлении, как Моцарт - "самый малодоступный, самый скрытный, самый эзотерический из композиторов" [13].

Например, когда звучит симфония Моцарта №40, то одни считают, что эта музыка полна солнечного света, другие расслышат в ней изящно выраженное смятение и скрытый трагизм, а кто-то услышит стремление создать порядок и гармонию из хаоса. Как точно заметил А.Швейцер, "главное в искусстве - заключённое в нём невысказанное содержание. Трагическая судьба музыкального искусства именно в том и состоит, что конкретное содержание фантазии, которая его породила, отражается в нём лишь в малой степени" [II].

"Доброта, красота и правда - вот идеалы, которые освещали мой жизненный путь, вновь и вновь возрождая в моей душе радость и мужество", - говорил Эйнштейн. Всю свою жизнь он занимался изучением объективной реальности, "вечно неуловимой и недосягаемой в сфере искусств и в научных исследованиях". С годами его жизнь, полную внутреннего напряжения, всё больше поглощали фундаментальные проблемы науки, скрипичная игра отошла на второй план.

"В старости Эйнштейн редко выходил из дому. Время от времени он играл на рояле произведения Баха, Вивальди и Моцарта. Свою любимую скрипку которая предназначалась в наследство его внуку Бернарду, изучавшему физику, Эйнштейн из-за нездоровья доставал лишь в редких случаях. В 1948 год он случайно встретил на улице пианистку и её брате скрипача, приехавших в Принстон из Парижа. Эйнштейн спросил музыканта, играет ли он концерт для двух скрипок Баха. Получив утвердительный ответ, Эйнштейн пообещал прийти к ним вечером. Он принес свою скрипку и до полуночи играл с приезжими. В таких случаях он не считался со временем" [9].

Свое 75-летие Эйнштейн, избегая назойливости любопытных, провёл дома, лакомясь пирогом, который испекла мисс Дюкас, и слушая записи произведений старинных мастеров на долгоиграющих пластинках, подаренных ему с проигрывателем коллегами по Институту высших исследований.

Что раскрывает нам параллель Эйнштейн - Музыка? "Музыка для Эйнштейна, о которой говорил Манфред Клайн, и отношение Эйнштейна к этой музыке - частная иллюстрация важнейшей черты науки и культуры нашего столетия. XVIII век был веком разума, XIX век - науки, XX век - радикально преобразующего вмешательства науки во все стороны материальной, интеллектуальной, эмоциональной и эстетической жизни человечества. Современная наука - это уже не сова Минервы, она вылетает не ночью, когда дневные заботы окончились. Её характер, стиль и эффект скорее ассоциируется с началом дня или с весной - с началом подлинной истории человечества" [4].

В 1982 году на английском языке вышла книга Джузеппе Кальоти "Динамика неоднозначности". Эта книга о соотношении в современном мире науки и искусства. Жизнь и творчество гениального мыслителя XX столетия Альберта Эйнштейна - яркая иллюстрация взаимосвязи и взаимопроникновения науки и искусства.

Литература

1. Гейзенберг В. Физика и философия. Часть и целое. М., Наука, 1990.

2. Капра Ф. Дао физики: исследование параллелей между современной физикой и мистицизмом Востока. С.-Пб., 1994.

3. Зоммерфельд А. Пути познания в физике. М., Наука, 1973.

4. Кузнецов Б.Г. Эйнштейн. Жизнь, смерть, бессмертие. М., Наука, 1980.

5. Планк М. Происхождение научных идей и их влияние на развитие науки (доклад в Берлинском обществе немецких инженеров, 1933 г.) // Избранные труды. М., Наука, 1975.

6. Эйнштейн А. Собрание научных трудов. М., Наука, 1967.

7. Пайс А. Научная деятельность и жизнь Альберта Эйнштейна. М: Наука,

1989.

8. Хофман В. Альберт Эйнштейн: творец и бунтарь. М., 1983.

9. Зелиг К. Альберт Эйнштейн. М., Атомиздат, 1964.

10. Гернек Ф. Альберт Эйнштейн. М., Мир, 1979.

11. Швейцер А. И.С. Бах. М., Музыка, 1964.

12. Вейс Д. Возвышенное и земное. Роман о жизни Моцарта. М., Прогресс,

1970.

13. Чичерин В.Г Моцарт. Исследовательский этюд. Л., Музыка, 1970.